Мир на антресолях

Я сижу в Интернете, ищу работу. Периодически отрываю взгляд от компьютера, смотрю на стену и пытаюсь что-то вспомнить. Обои на стене новые, густо-красные с золотом. Большие, на вид сдобные, как бабий зад вазы с золотыми прожилками. Моя жена утверждает, что это — «Викторианский стиль». Жена торгует на базаре китайскими обоями. По её словам, у нее можно приобрести обои всех стилей и направлений от «Древнеегипетского» до «Хай-тека». И если кто-нибудь из покупателей высказывает сомнение на этот счет, жена вступает с ним в горячую полемику.

Я поражаюсь красноречию и словарному запасу моей жены, который пополняется только за счет сериалов. Я читаю запоями с шести лет, но, когда мне приходится отстаивать свою точку зрения, я начинаю запинаться, заикаться, забывать слова, терять мысль, одним словом становлюсь похожим на идиота, что каждый раз оставляет в моей душе тоскливый, какой-то кислый осадок. Поэтому, я стараюсь не иметь своих точек зрения. И в каждом разговоре придерживаюсь взглядов собеседника. Со мной очень легко общаться и очень неинтересно.

Мне сорок шесть лет. Я худ, вял и интеллигентен и при этом похож на постаревшего «битника». Мое основное занятие в жизни заключается в поиске работы, в которой бы могла полностью раскрыться моя личность. За последние десять лет я сменил больше работ, чем Горький или Куприн. Я работал даже лесничим. Если я когда-нибудь прославлюсь, мне будут ставить это в заслугу. И жена под влиянием общественного мнения станет считать меня неординарной и выдающейся личностью. А пока, у нас в доме считается, что я просто несерьезный и безответственный человек, который сидит на шее у своей жены. Когда же все это началось? Я смотрю на обои и мучительно пытаюсь, что-то вспомнить или понять.

Беспризорные 1990-е. Я работаю в фирме, главным бухгалтером. У меня, как и у всех нормальных людей, в те годы есть возможность воровать, но я этого не делаю. При этом веду двойную бухгалтерию и иногда получаю за это премиальные. Я брезгую своей работой и своими премиальными. Я похож на аристократа, которому приходится ехать в вонючем вагоне третьего класса.

Мой дед тоже был главным бухгалтером. Он работал на текстильной фабрике. Однажды у него не сошелся баланс. Не хватало одной копейки. Он считал трое суток, не ел и не спал, пока все-таки не нашел эту злосчастную копейку. Умер он в пересылочной тюрьме в 1941 году. Его репрессировали за анекдот. Фобии одного человека были важнее таких качеств как честность, ответственность или высокий профессионализм.

Я, кажется, отвлекся. Так вот, я работаю главным бухгалтером. Людям не выплачивают зарплату месяцами. В Истории Древнего Мира есть такое понятие «натуральный обмен», по-современному «бартер». Все выживали за счет бартера, как до нашей эры.

— У меня муж вчера притащил вместо зарплаты десять кило свежемороженой селедки. Что мне с ней делать?

— Солить.

За чаем на работе я как-то предложил:

— А давайте устроим демонстрацию. Смастерим транспаранты и пройдем по главной улице, с требованиями выплатить зарплату.

Предложение мое было праздным, так, скорее, для красного словца, но на другой день меня почему-то вызвал к себе начальник. Начальник был грузный и красный, я его не боялся.

— Это что же получается, Пал Степаныч, саботаж? — громовым голосом начал начальник, — уж от кого-кого, а от тебя никак не ожидал, или обидел тебя чем?

— Вы о чем, Виктор Петрович? — начал я по обыкновению мямлить.

— Ты мне не юли, я все про тебя знаю и про демонстрацию и про транспаранты. В общем, так, вожди пролетариата мне здесь не нужны. Пиши по собственному желанию.

Я посмотрел на него внимательно, он тяжело сопел и имел устрашающий вид, именно устрашающий, а не страшный.

— Вы серьезно.

— А ты, что думал, со мной этот номер не пройдет.

Мне вдруг показалось, что я нахожусь в сумасшедшем доме, где грань между реальным и фантастическим почти призрачна и неуловима, как лунная дорожка.

Я мог бы начать спорить и доказывать, но вдруг на меня накатил мой обычный приступ вялости и равнодушия. Я только сумел выдавить какую-то отвлеченную фразу, неизвестно с какой целью и кому адресованную:

— У нас же демократия.

— У нас капитализм.

— А когда это закончится? — зачем-то спросил я абсолютно безжизненным голосом.

Начальник честно задумался.

— Не знаю. Мне и так хорошо.

— Меня уволили, — сообщил я жене.

— За что? — жена приняла грозный вид.

— За идею.

— Лучше бы за хищение имущества. Учти, кормить я тебя не собираюсь, будешь питаться идейно или духовно, как тебе больше нравится.

— Мне больше нравится борщ. Но это как всегда просто мысли вслух.

Когда-то очень давно моя жена была красивой, по крайней мере, мне так казалось. У нее был лазурный взгляд, волосы цвета пшеницы и мягкое тело, от которого исходили флюиды любви и нежности. Я тонул в этих флюидах и захлебывался страстью. Я был уверен, что мы сможем противостоять времени. Сейчас я смотрю и вижу перед собой толстую, вечно недовольную тетку, и у меня создается впечатление, что это какая-то дальняя родственница, с которой я вынужден жить под одной крышей, в силу непонятных ни мне, ни ей обстоятельств. Как нерационально устроена жизнь, она выплевывает людей в одиночество гораздо раньше срока.

Мне сорок шесть лет. Я женат, имею взрослую дочь, двухкомнатную квартиру в тихом районе, «Жигули» и дачу в пять соток. И при этом, я все ещё ищу себя, значит, жизнь меня пока не дожевала.

Я отрываю взгляд от компьютера, смотрю на стену и вдруг все понимаю. Карта. Политическая карта мира. Когда-то в детстве у меня была мечта — вырасти и отправиться в кругосветное плавание. Я вырос, но в кругосветное плавание так и не отправился. Все, что у меня осталось от моей мечты, это большая политическая карта, похожая на лоскутное одеяло. Она висела на стене, именно на этой стене. Каждое утро просыпаясь, я видел перед собой весь мир. Но видимо, жена подумала, что моя карта не вписывается в Викторианский стиль, и сняла её. Я врываюсь на кухню к жене и ору:

— Где карта, где карта, я тебя спрашиваю!

Жена начинает часто моргать своими выцветшими лазурными глазами.

— Ты, что, совсем дурак? На антресолях она. Псих ненормальный.

Я бегу в зал, роняя на своем пути табуретку, лезу на антресоли, достаю карту, раскладываю её на полу, нежно разглаживаю и плачу. Плачу впервые за сорок лет, как ребенок. Кто-то мягко дотрагивается до моего плеча.

— Я борщ сварила, твой любимый, со щавелем. Будешь?

(c) июль 2008. Использование материала (в т.ч. частичное) без письменного согласия автора не допускается.

Понравилась статья? Буду очень благодарна, если вы расскажете о ней друзьям:

Вы можете оценить эту статью: Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (3 оценок, среднее: 4,33 из 5)

Загрузка...

Автор: Наташа Николашина

Живу в матрице: дом-работа-ашан-кредитка-соцпакет. По капле выдавливаю из себя раба здравого смысла. Иначе никак. Иначе писать уже почти невозможно.

Комментарии приветствуются (уже оставили 2 комментария)
  1. Екатерина:

    Как приятно читать!Я словно с Вами сейчас,вижу вашу карту,а на заднем плане необьятное море.Мне 18.И с подружками мы часто говорим о том,можно ли спустя Н-нное количество лет смотреть на любовь как на «консерву»..Банка еще не пуста,в ней есть остатки масла,кусочки…Но так хочется чего то нового.Скумбрии,например.Как же четко вы описали свое состояние..А вы осуществили свою мечту?

Добавить комментарий для Екатерина Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *